1. Александр Солженицын «Один день Ивана Денисовича» (1959)

Перечень книг о политических репрессиях 20—50-х годов невозможно начинать ни с чего другого. Небольшая повесть никому неизвестного 44-летнего сельского учителя, появившаяся в ноябрьском номере главного советского литературного журнала «Новый мир», по решению главного редактора Твардовского, одобренному лично Хрущевым, словно прорвала зацементировавшуюся плотину. Хотя, в сущности, в ней не было ни особо яростных обличений, ни запредельных ужасов. Солженицын честно описывает обычный день обычного советского зэка, ничем не выдающегося. И именно эта обыденность — «обыденность зла» — производила такое сильное впечатление.

Очевидец свидетельствовал: не очень разбирающийся в литпроцессе человек подошел к газетному киоску и сказал киоскёру: «Друг, дай мне тот журнал… где вся правда!» И тот без лишних расспросов дал ему № 11 «Нового мира» за 1962 год.

2. Варлам Шаламов «Колымские рассказы» (1954—1962, первая публикация — 1966)

Книга, так же неизбежно упоминаемая в перечне книг о репрессиях — и так же неизбежно на втором месте. Неуступчивый и жесткий Шаламов, прошедший через 14 лет ада в Севвостлаге, категорически отказывался видеть в своем лагерном опыте что-либо позитивное. И передал свое ощущение в своих страшных рассказах. Вплоть до перестроечного времени они публиковались только зарубежными издательствами, причем против воли и к крайнему неудовольствию автора, потому что этот факт отсекал возможность публикации на Родине. И прижизненная судьба его сложилась совсем по-другому, чем у нобелевского лауреата Солженицына, изгнанного и с триумфом вернувшегося. Но в посмертной славе они сравнялись.

3. Фазиль Искандер «Стоянка человека» (первая публикация — 1990)

Кажется, что повесть в рассказах не об этом. Городской чудак Виктор Максимович совершенствует конструкцию махолета и попутно повествует рассказчику о своем прошлом. А лагерная тема всплывает в его рассказах как бы фоном. Но мудрый и тактичный Искандер исподволь восхищается своим героем, недвусмысленно давая понять, почему именно Виктор Максимович смог не просто выжить в лагере, но и сохранить в полной мере человеческое достоинство.

4. Владимир Шаров «Репетиции» (1992)

Владимир Шаров всю жизнь пишет один мегароман, в котором сплетает в единую фантасмагорию времена Сталина и Ивана Грозного, Раскол и Революцию. В «Репетициях» обитатели лагеря, возникшего на месте старообрядческой деревни, продолжают готовиться ко Второму пришествию, разыгрывая переходящие из поколение в поколение роли евреев-апостолов и римлян-легионеров, причем первые естественным образом становятся зэками, а вторые — охранниками. Вывод автора малоутешителен: история повторяется не как фарс, она просто повторяется, буквально. Но всё-таки из этого колеса всегда есть возможность выскочить.

5. Захар Прилепин «Обитель» (2014)

Ближайший к нам по времени большой русский роман о сталинских репрессиях посвящен самому отдалённому их периоду — Соловкам 20-х годов, когда, собственно, система ГУЛАГа еще не сложилась в окончательном виде. Эта оговорка дает возможность автору сделать ряд парадоксальных наблюдений и задаться рядом неудобных вопросов. Почему, например, среди сидевших было не меньше коммунистов и огпушников, чем среди охранников? Как оказалось возможным, что соловецкие заключенные вели не только хозяйственную, но и научную деятельность?

Тема репрессий так до сих пор не раскрыта и не осмыслена в полной мере. Поэтому ее нельзя замалчивать.